Пастух Уча. Фото Петра Давыдова

Студеница – небольшое село  рядом с «матерью сербских монастырей», обителью, основанной в XII веке преподобным Симеоном Мироточивым, отцом святого Саввы Сербского. Почта, магазин, кафе, аптека – если бы не монастырь, то все прелести глобальной «оптимизации» ощутила бы вполне, рассказывает православный журналист Пётр ДАВЫДОВ.

Оптимизированные сербские села, а их, к сожалению, много, мало чем отличаются от разоренных российских или любых других – та же печаль, бедность, переходящая в нищету, последние жители, которым некуда деться от безнадеги. Студеница – одно из счастливых борющихся исключений. Да и сложно не бороться, когда живёшь рядом, а то и вместе с такой славной обителью. Может быть поэтому жители села, несмотря на все трудности, по большей части улыбчивы, ведут себя с достоинством, работают на совесть (это видно по состоянию немногочисленных домов и улочек), часто бывают в родном монастыре на службах и считают это не чем-то из ряда вон выходящим, а совершенно естественным: «Как это не пойти на службу в воскресенье, ты что?!»

Как и в любом селе, здесь есть свои знаменитости. Как в любом селе, приезжему, чтобы стать окончательно своим потребуется, наверное, лет сто, не меньше. Впрочем, и сто лет не гарантия: «А, эти-то, Николичи, так они в позапрошлом веке сюда переехали из своего Чачка. У них там и говорят-то не так, как надо – всё на свой манер. Это у нас правильно говорят, а у них нет, вот!», – подобные патриотические замечания чаще всего ироничны и дружелюбны, конечно.

Но есть и такие приезжие, которые своими становятся очень быстро, завоевывают должное к себе уважение. Их авторитет признается всеми и становится непререкаемым. Оказалось, что совсем не обязательно быть для этого отшельником. Например, пастух Уча – к нему относятся с неподдельным почтением, и шутки тут неуместны. Проходит пастух Уча по улице мимо остановки или кафе – все поворачивают голову, приветствуют старика, встают, слышны пожелания «Помаже Бог!» Уча молча кивает, редко-редко скажет что-нибудь в ответ и проходит мимо – в монастырь. Нет, он ничуть не угрюмый: просто молится, говорят. Мешать Уче не стоит своими шутками да прибаутками.

Монастырь Студеница. Фото Петра Давыдова

Никакой он на самом деле не Уча – так его называют бывшие ученики. Помнят интересные уроки биологии в местной уже закрытой школе. Учитель – вот и Уча. А на самом деле – Радивое. И пастухом он стал не так давно. Как овдовел, так в пастухи и подался. В монастырские пастухи.

– Как дело-то было: приехали они, значит, сюда много лет назад, во время войны в Боснии. Тогда много сербов беженцами стали – целые села, города пустели. Скарб, какой могли, в багажник или, чаще, в прицеп за трактор – и в Сербию. Жизнь спасали. Кто успевал, а многих по дороге убивали. Приехал Радивое сюда, в Студеницу: жена, две дочки. На жизнь, несправедливость не жаловались: построили дом небольшой, устроились на работу. Радивое – в школу, он же учитель. Пообвыклись у нас, стали в монастырь ходить на службы. С отцом Саввой подружились. А с ним невозможно было не подружиться – он всех любил и привечал всегда, всё-то время у ворот монастырских стоял: кого увидит, благословляет. Доброе слово у отца Саввы для всех было припасено. Работал себе, значит, Радивое в школе, мы его, любили, хоть и побаивались, признаюсь. Он строгий потому что. А потом что – потом дочки выросли, замуж повыходили, они с женой состарились. Пару лет назад супруга его скончалась – вот, похоронили.

Каково вдовому жить, рассказывать не надо. Тяжесть такая на сердце, что не дай Бог никому. Кто как справляется, конечно. Кто в работе утешение находит, кто в молитве – в Студенице с этим проще, наверное: монастырь-то вот он. А кто и не справляется – бывает, пьет. Тут главное – не осуждать, пойми. Как ты будешь судить того, кому и без твоего осуждения туго? Ты сам в его шкуре был? А не был, так и молчи.

А Радивое, он что сделал: он работу с молитвой соединил. Приходит в монастырь и говорит: дорогие братья монахи, давайте я у вас буду пастухом. Овец пасти буду монастырских. Шерсть, сыр у монастыря будет – хорошее дело же. Монахи и обрадовались: давай, говорят, Радивое, а то у нас пастуха подходящего нет. Старик начал трудиться. С самого раннего утра ведет своих подопечных на пастбище, а к вечерней службе возвращается. Наверное, ни одной не пропустил с тех пор, как пастухом заделался. Мы подумали: раньше он у нас, у школьников, пастырем был, а теперь на овец да баранов переключился. И ещё вопрос, кто умнее – школьники или овцы с баранами. Но он нам не говорит. Мы уж взрослые все, сами всё понимаем.

День, помню, свободный выдался: я к нему забрался на пастбище, это в сторону испосницы святого Саввы, пару километров отсюда – просто посмотреть, поговорить. А он такой спокойный, мирный сидит – в руке книжка какая-то, а посох к камню прислонил. Вдаль смотрит. Немного и говорили – а чего разговаривать, когда вокруг такое спокойствие. Он мне из своей книжки тогда прочитал: «Изо всех сил старайся очищать себя от зла к людям. Ибо, накапливая в себе зло к людям, накапливаешь яд, который рано или поздно убьёт в тебе человека», – это наш святой написал, владыка Николай. А, знаешь? Ну и хорошо. Пастух Радивое, как мы увидели, и очищает себя от яда. Я его тогда спрашиваю: «Уча, а как не злиться? Вот ты, твоя семья – беженцы, вам много зла сделали. Неужели нет злобы, обиды, желания отомстить? Вот уж я бы…

Он не дал договорить тогда. Очень строго так сказал: «Пойми, мы все очень легко можем потерять не то что Божий образ – даже человеческий! И всё из-за ненависти. Отомстить очень хотим – бошнякам, хорватам, албанцам, американцам – за все наши страдания. Богу ещё хотим отомстить – чего это Он нам быстренько Великую Сербию не устроит, где мы владыки, а все остальные нам прислуживают. Нет, не об этом Христос, совсем не об этом», – вздохнул ещё. «А о чём, – говорю, – тогда Христос?» Он взглянул на меня, улыбнулся. «Сыр будешь?», – спрашивает. Буду, ясное дело. Хорошо тогда пообедали. Обратно шёл, никак не мог понять: человека прогнали с родной земли, отняли дом, заставили стать беженцем. Потом он овдовел, дети разъехались, живет в одиночестве. Почему, спрашивается, он такой спокойный? И даже светлый какой-то? Чем он яд, о котором Николай Сербский говорил, побеждает? Интересные люди в Студенице живут, правда?