Было это очень давно. В стародавние времена. Когда людям даже в кошмарном сне не могло присниться, что по улицам христианских городов начнут победно и торжествующе шествовать в радужных парадах бородатые тёти, женоподобные дяди, в колготках и на лабутенах, и прочие порождения толерантности, рассказывает журналист Игорь КРУГЛОВ.
Равно как и не было тогда ни повсеместной обнажёнки (в ту пору она именовалась позорной срамотой), ни судебных процессов над сторонниками «устарелых» нравственных догм, ни однополых браков, ни пропаганды смены полов среди детей, ни легализации абортов, ни эвтаназии… Короче говоря, дело происходило в эпоху старины глубокой, когда деревья были большими, и нетронутых прогрессом заповедных лесов хватало, и диких животных в лесах, и диковинной рыбы в реках. А «дремучие» народы еще не знали многих достижений современной цивилизации. Православные верующие ходили в православные храмы, католики – в костелы, лютеране – в кирхи. Но их семейных укладах было нечто объединяющее. Современным языком говоря, традиционные ценности.
История эта произошла в русской семье. Хотя, думается, точно так же она могла произойти и в эстонской семье, да и в любой другой.
Было у русской женщины Матрены три сына. Старший, Виктор, родился в 1912 году, средний, Владимир, в 1915-м, а младший, Борис, – в 1918-м. То бишь двое аккурат во время Первой мировой войны, а третий – во время бойни Гражданской, в период разрухи и голодного лихолетья. И в том же жутком 1918-м, когда народился младшенький, скончался Матренин муж. Пришел ее любимый Федя с фронтов «империалистической», как именовали Первую мировую большевики, простудился и умер. И осталась Матрена одна с пацанятами, которые мал мала меньше. Как перенесла она смерть возлюбленного супруга с тремя маленькими подранками на руках, вообразить сложно. Можно лишь догадываться, откуда черпала душевные силы. Верующей она была. Очень верующей.
Матрена работала швеей. Купила как-то в рассрочку, еще до Первой мировой, знаменитую немецкую швейную машинку «Зингер». Это сейчас такие машинки – знаменитые раритеты, а тогда, в начале 1910-х, они только-только начали появляться в Российской империи. Посему немцы-коммивояжеры ходили по домам, стучались в двери и на ломаном русском языке упрашивали потенциальных потребителей поверить в отменное качество их продукции. Матрена Ивановна поверила «зингеровцам», поскребла по сусекам и оформила рассрочку. И – не пожалела. В самые трудные времена машинка выручала ее, хотя и «рученьки затекали, и смыкались оченьки», как там у украинского поэта Грабовского в стихотворении «Швейка» описано.
Городок был маленький, многие люди друг друга знали. И советовали друг дружке, что вот, мол, есть такая Мотя, швея расчудесная. Расхваливали, как лучшего кутюрье. Правда, слова такого не ведали, да и запросы у клиентов и клиенток были скромные, в полном соответствии со скромными доходами. Да и вообще народ, проживавший в городке, был оторван от прелестей цивилизации, от шанелей, картье и прочих. И уж тем более от колготок и лабутенов на «мужиках» и от усов с бородами на «бабах». Ничего такого, повторимся, тот «дремучий» народ не ведал.
Никаких гимназий и институтов она не кончала, кроме разве что в детстве – ЦПШ. Так в советские годы в шутку именовали трехклассные дореволюционные церковно-приходские школы, по аналогии с ВПШ (официальная аббревиатура высших партийных школ КПСС) – учебными заведениями, открывавшими дорогу на самый верх номенклатурной иерархии. В подобном насмешливом сравнении, конечно, чувствовался народный намек, что ЦПШ были куда более достойными «вузами».
Но хотя Матрена окончила всего лишь три класса при православном храме, образовательный задел она получила великолепный. Там ведь учили не марксизм-ленинизм, а Закон Божий, грамоту и лучшие образцы литературы. До преклонных лет любила и читала хорошие книги. Александра Сергеевича, Льва Николаевича, Антона Павловича. Могла процитировать отрывки из «Воскресения» и «Войны и мира». И, конечно, шедевры Пушкина и других великих русских авторов.
Одним из стихотворений, обязательных к изучению наизусть в «старорежимной» ЦПШ, был пушкинский «Утопленник»:
– Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
«Тятя, тятя, наши сети
Притащили мертвеца!»
Сейчас бы эти стихи назвали бы, вероятно, «хоррором». И заменили бы их в школьной программе на нечто менее пугающее, но более толерантное – к примеру, на тему «прав» детей на половое самоопределение. А тогда, в стародавние времена, маленьким ученикам и в деревнях, и в больших городах вкладывались понятия христианской этики. О том, что нельзя, например, поступать богопротивно, потому что Бог может за это наказать. Кто помнит «Утопленника», поймет, о чем я.
Так воспитывали Матрену, так и она воспитывала своих детей. Молилась и трудилась, трудилась и молилась. И вспоминала семейный домострой в многодетной рабочей семье своих родителей (отец – железнодорожный стрелочник, мать – домохозяйка), которые научились ему, в свою очередь, у дедов и прадедов.
Прожила Матрена Ивановна много лет. Почти 90. Замуж больше никогда так и не вышла – слишком любила покойного супруга. Но и без него поставила на ноги трех огольцов и смогла воспитать так, что все они выросли достойными членами общества. Никто с пути не сбился, не сделался разбойником, жуликом или иным асоциальным элементов.
Старшего сына она назначила на роль отца и командира своей маленькой семейной армии, а младших – его заместителями. Послушание было почти монастырское. Мальцы очень любили Виктора, побаивались и безоговорочно слушались. Он им и защитник был, и наставник. И всыпать, конечно, мог, если слишком озоровали. Но и подраться мог за них со всей дворовой шпаной. Но главное, во всем он был заменой отцу и помощником матери, работавшей с раннего утра до поздней ночи, чтобы их одеть, накормить, обучить да в люди вывести.
Все окончили техникумы, потом служили в армии, стали офицерами. Прошли всю Великую Отечественную, были ранены, имели награды. Затем служили в мирное время. Старший ушел в отставку в звании майора, средний – полковника, а младший – подполковника. Каждый прожил всю жизнь с одной-единственной женой, родил детей и внуков. Такова была материнская закалка.
Виктор и его семья жили в одном городе с Матреной, а двое других со своими семьями – далеко, в разных концах Союза, куда воинская судьба забросила. Но к матери приезжали каждый год на день ее рождения. Хату ремонтировали, забор красили, сад в порядок приводили, на огороде возились. Помогали и невестки – с ними у свекрови полный лад был. Вообще Матрена Ивановна всегда ладила с людьми. Потому, видать, и не выдали ее гестаповцам соседи, когда их городок в немецкой оккупации оказался. А ведь могли и выдать, было в нем не так уж мало недовольных Советской властью. И расстрелять ее немцы вполне могли – за трех сынов, офицеров Красной Армии и коммунистов. Но никто не «стукнул», хотя городок был маленький, и все друг друга знали. Почему так произошло? Да, вероятнее всего, потому что относилась Матрена к людям по-христиански, как Божии заповеди учат.
Прошел 20 век, подросли леса новой эпохи – правда, реденькие и почти без зверушек. Возможно, что «печалиться не о чем», как пел Булат Шалвович. А возможно, если бы все – и родители, и учителя, и властьпредержащие – почаще «печалились» о былом и пример брали с тех, кто жил нормальной человеческой жизнью до всякой «толерантности» и гей-парадов, не печалились бы мы о том, что происходит сегодня.
Но, увы, не интересны ныне многим «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой».