Автору этих строк всегда нравилась Америка. Но не небоскрёбная, не уолл-стритская, не уайт-хаусная и, уж тем более, не голливудская. И даже не брайтон-бичная, хотя там, если перефразировать классика, «на 4/4 бывший наш народ», пишет обозреватель «Объектива» Игорь КРУГЛОВ.
Нет! Мне всегда была особенно симпатична простая Америка, «одноэтажная», как её описали или даже, можно сказать, воспели в 1936 году в своих путевых заметках Ильф и Петров.
Провинциальная, далёкая, продуваемая всеми ветрами прерий. Пожалуй, по отношению именно к ней и можно было бы спеть с сожалением: «Гудбай, Америка, это страна, где я не буду никогда». По отношению именно к ней – выстроенной колоссальными трудами первых переселенцев среди диких громадных пространств, всех этих каньонов и необозримых равнин, с её стародавними законами, действующими даже по сей день и запрещающими, например, стрелять в ягуаров со второго этажа салуна. (Почему не с первого или с третьего, остаётся двухсотлетней загадкой). И, конечно, в первую очередь, с её консервативными ценностями, во многом близкими и нам.
Я не знаю, сколько наших людей, выходцев из бывшего СССР, живёт в американской провинции. Но хочется надеяться, что немало наших есть и в глубинке, и они, культурно взаимообогащаясь с американцами, в этой самой глубинке приносят пользу – причём не столько в экономическом или политическом смыслах, а, прежде всего, в духовном.
Несколько лет назад туда перебрался мой друг – русский православный священник, для служения, как я понимаю, на приходе РПЦЗ. Американские власти довольно долго почему-то (возможно, из-за украинской ситуации) мурыжили и не впускали его матушку с детьми. Но теперь, слава Богу, всё уладилось, и семья воссоединилась. Этим ребятам тоже нравятся провинциальные штаты, как я понимаю из их публикаций на ФБ, и они в восторге от многих их красот. Уверен, что и этот отец поможет «одноэтажной» Америке в деле сохранения общечеловеческих вековых ценностей.
А сохранять их сейчас стало всё труднее и труднее. Тут могло бы прийти на помощь «наиважнейшее из искусств» — кино, но оно, в соответствии с заветами автора данной пропагандистской формулы, Ленина, ныне занимается насаждением совсем других «ценностей», прописанных в глобальной повестке расчеловечивания. Голливуд ударно, по-коммунистически, со стахановским усердием клепает новую ментальную матрицу и для «одноэтажной Америки», и для всего мира.
Правда, в нём порой тоже появляются картины, разоблачающие эту самую повестку, но они являются исключением из общего правила «фабрики грёз». Например, фильм «Ужин» (2017), где изображена трагедия двух братьев, воспитавших своих сыновей не в послушании родителям, доброте и труде, а в гламуре и вседозволенности, в результате чего обнаглевшие юнцы превратились в отвратительных чудовищ. Но, повторюсь, такие картины — исключения. Сейчас их становится всё меньше. А фильмы, подобные тому, о котором речь пойдёт ниже, похоже, и вовсе сделались архаикой.
Хотя они давали представление о том, как провинциям удавалось отгородиться от «прелестей» безумного мира, захлестнувших большие города. И на таких фильмах не грех было бы поучиться старинным правилам жизни тем, кто населяет мегаполисы.
Один из них называется «Романс Мерфи» (режиссёр Мартин Ритт, 1985). В главных ролях — известные артисты Джеймс Гарнер и Салли Филд. Сюжет его прост. 33-летняя разведённая и необеспеченная американка Эмма (С. Филд) в поисках лучшей доли приезжает вместе со своим сыном-подростком в городок где-то на Дальнем Западе, купив там на последние деньги маленькое запущенное ранчо. Надеется привести его в порядок и сдавать в аренду местным ковбоям в качестве конюшни для их лошадей.
Поначалу дела у неё идут плохо. Куча тяжелой крестьянской работы: надо расчистить запущенное стойло и площадку, отремонтировать шлагбаум, привести в порядок покосившийся деревянный домишко. Отпилить, приколотить, привинтить, смазать. Единственный помощник — сын. Но это — не избалованный гламурный мажор, а скромный мальчуган, любящий свою мать и стремящийся ей помочь.
– Мы можем рассчитывать только на себя, понимаешь? – говорит ему Эмма, стараясь не впадать в отчаяние. – Только на себя!
Вскоре она знакомится с Мерфи, пожилым вдовцом и владельцем местной аптеки. Расспрашивает его о своём новом месте жительства. Интересен их первый диалог.
Эмма:
–Что это за городок?
Мерфи:
–Маленький, симпатичный такой. Можете носить оружие, но не смейте делать аборты.
Эмма:
–А я и не собираюсь.
К тому времени аборты были узаконены в США (с начала 1970 гг.), но некоторые штаты от них отказались. «Одноэтажная Америка» не принимала людоедской практики убийства невинных младенцев.
–А как у вас тут с развлечениями, модными веяниями? – спрашивает Эмма. – Или вы совсем отстали от цивилизации?
–Ну почему, – возражает Мерфи. – У нас есть несколько рокеров, хиппи и даже одна женщина, переодетая мужчиной. Так что мы в основом потоке.
Конечно, это было сказано с иронией, потому что от содомитской «цивилизации» городок реально отстал. Он действительно, хотя и мал, но очень симпатичен. Чист, опрятен. Практически все друг друга знают. По вечерам на улицах много иллюминации, горожане ходят на танцы (обычно там звучит музыка кантри в исполнении того же Мерфи и его приятелей) или играют в клубе бинго. Причём не на рулетке или «одноруких бандитах», а в простое лото. Как наши бабушки играли когда-то в коммунальных дворах…
Есть ещё один островок «цивилизации», кинотеатр, где иногда показывают голливудскую галиматью, которую нормальные люди смотреть не в состоянии. Например, Мерфи, попавший на просмотр некоего «ужастика», удручённо покачал головой, надел своё сомбреро и ушёл с первых кадров. А Эмму, посмотревшую чуть больше, вообще едва не стошнило, и она сбежала из зала.
Жизнь в городке течёт размеренно и спокойно. Люди доброжелательные и открытые, много старожилов. С одним из них Мерфи знакомит сына Эммы, когда тот приходит к нему с просьбой дать какую-нибудь работу. Мерфи подвозит их обоих на своем наследственном лимузине, и 90-летний старик начинает ворчать, что езда очень быстрая, хотя скорость составляла 40 миль в час. Это своеобразная метафора, символизирующая критическое отношение провинциалов к скоростям и бурно меняющимся настроениям современного мира…
В этой картине имеется много моментов, характеризующих Мерфи и его земляков как добрых, великодушных, достойных, мужественных и надёжных людей. Привыкших к труду, консервативным традициям и понятиям и не желающих менять их на какие лукавые новые веяния. Именно за такие качества Эмма и полюбила пожилого вдовца, который скромно признался, что он «крепкий и верный». Он действительно всегда был верным мужем, трагически потерявшим первую жену и едва не погибшим от горя. Однако он нашёл в себе силы выжить, после чего обрёл своё последнее счастье в лице Эммы. Простое, тихое семейное счастье мужчины и женщины, так непохожее на новомодные ЛГБТ-профанации…